ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Валерий Поволяев
ШУРИК
ИСТОРИЯ одной жизни
Лпрн(-андр\ Андреевичу (омипову
Яс^НО ТЬ Хор(П11("|
Г1ыть умриь1м чрповеком. м мд,1   Тебр бы. паррнь. дапрр учиться, я нр г ил мп вапандяться
Какой там учиться"
а н,1 т к т    поидо т ^
Ч(^[н^:( два дня и.-^ рай црмт[\-1 принте) п.шрстир Срмрн Зрлрнии. шрстнад цати прт ДВУХ мрсяцрв от
роду,    УМ^р    в бОПЬН'Чдр Диагноз     111" I (• ^ I ц о и I 1 '-^ м
' пншма
Ко(да гюдбивапи -баб ки", то оказалось, что никитовцы больше кого бы то ни было в районе отправили муки иа фронт Ни один колхоз не смог перекрь1ть иу хлрбиую "пайку».
Осенью прибыл новый секретарь райкома, только что избранный. Те, кто видел его в райцентре, рассказывали, что секретарь более года провел на фронте, был старшим политруком, в бою поте рял руку и глаз, награжден орденом Красной Звезды. Живет один, с виду суров, говорит тихо, никогда не повышает голоса, в работе требует, чтоб человек хорошо знал свое дело. Ничто другое его не интересует
Прошло немного времени, и секретарь, сев в побитую черную «эмку» с незакрашенными алюми ниевыми латками на кры льях, поехал по колхозам знакомиться с землей, с председателями, с баба ми. подростками и стариками — основной ра бочей силой, оставшей ся в деревнях. В Ники-товку он прибыл на тре тий день, под вечер, когда люди возвращались из степи домой, а пастух с ближнего выпаса уже пригнал скот. Был секретарь одет в длинную плащ-палатку со старательно заштопанными следами пуль, обут в заляпанные грязью сапоги, на голове аккуратно сидела артиллерийская фуражка с бархатным околышем и новенькой рубиновой звездочкой, черная повязка плотно перетягивала пустую глазницу с пороховой опалиной, густо покрывавшей висок и правую щеку.
Шурик сидел в правлении, окна которого выходили в противоположную от дороги сторону, и не увидел подъехавшую «эмку». Когда спохватился, . секретарь райкома успел стремительно ныр-
ну ть под козыррк крыль ца и ужр входил в зятрм нрнное помещение
В прозрачном попум[')а кр правпрния сркретарь [^аикома  увидел худого опрятного плренькя. бпрднолицрг о, серьез немо, г^такого школьника отличника со свртпьгми чиг-гыми глазами в устя лых   красноватьгх обво дах Бр^'^ив на пярриькя бегпк|й    взгляд, рркрр тарь райкома рршил. что это действительно шко ляр, специалист по раз гадыванию алгебраичес ких ребусов, с книжкой в
руках коротает время .....
стережет правленческую контору. Возможно, это даже председательский сын. Впрочем, вряд ли, секретарь райкома вспомнил, как перед поездкой ему докладывал заведующий орготделом, сообщая разные сведе ния о председателях колхозов, характеризуя каждого от «а» до «я», так вот, заворг особо подчеркнул, что в Никитовке очень молодой председатель. Гмм, молодой-то молодой, но не этот же пацан, читающий букварь.
— Слушай, паренек, а где   председатель кол хоза? — не здороваясь тусклым   голосом спро сил секретарь райкома.
И надо было бы ему оОрагить в эту минуту внимание на недобрые тени, вдруг появившиеся у паренька в глазах, на синеву. сгустившуюся в подскульях. но нет, измочаленный, уставший от дороги секретарь этого не заметил. А специалист по алгебре с геометрией в ответ произнес тихое, твердое:
— Здесь.
«Здесь» — значит, председатель находится в правлении. Секретарь райкома понимающе кивнул и, стараясь не мешать сердитому школяру, заглянул в одну комнату, где пахло кожей и конским потом, там были сложены недавно починенные дедом Овчинником хомуты, заглянул в другую комнату, что была поуютнее и посветлее, тут располагались «дебеты-кредиты», колхозная бухгалтерия, — тоже пусто. Вернулся к школяру.
— Так где, говоришь, находится председатель? — снова спросил секретарь.
— Здесь, — по-прежне-
му тихо проговорил Шу
(")ИК
1ут сп(1вно бы кольну (и^ что то секретаря, ом пср   понял    Подошрл к пареньку и, чувствуя ка кое то   теплое жжение во всем теле, будто выпил кружку неразведен ного спирта, спросил ти хим.   виноватым, осип шим голосом
Извини, а твоя фа милия, (чтучайно, не Рр мяков"^
Случайно Ермаков, жестко   ответил Шу рик Но вот какое дело едва он уловил винова тыр нотки в голосе секре таря райкома, как жест кость,   суровая напря жрнность, в которой и]у рик находился все эти минуты, сразу жр начала таять, сползать с него, как  сползает  шкурка с ужа во время линьки.
Секретарь райкома сел на скамейку, стояв Шую рядом с Шурико-вым столом, помолчал немного в раздумье. Ли цо у него было усталым, запавшим в щеках, с нелегкими ломкими складками, сползающими от крыльев носа к подбородку. Повязка в ложби не, где сходились лобная и скуловая кости, оттопырилась, и в прогал была видна пустая глазница. Шурик едва увидел ее, как невольно содрогнулся, вдруг страшно стало. Почувствовав взгляд, секретарь райкома поправил пальцами повязку на глазу, потом положил локти на колени, свесил вниз тяжелые кисти рук
— Прости меня, пожа луйста, — сказал он Шу рик понял, за что секретарь райкома просит прощения. Примирительно кив нул в ответ. Помолчав немного, секретарь вздохнул — И не обижайся, что я тебя на «ты» зову, ведь ты мне сын по возрасту Да и потом война крепко старит людей, поэтому добавь мне еще десяток лет, вот и получится, что я тебе, возможно, уже в деды гожусь.
Шурик молча отложил книгу в сторону.
— Скажи мне одну вещь, — секретарь райкома поднял голову, внимательно посмотрел на Шурика, как бы оценивая его заново, прикидывая, на что способен этот малолетний председатель в будущем, — только без утайки скажи: как тебе удалось вырастить хороший хлеб? Что за арифметика с алгеброй у тебя тут, а?
Умолк. В ожидании повернул свои тяжелые руки ладонями вверх, уставился на них единственным глазом, ломкие складки у крыльев носа дрогнули.
— Очень просто, — Шурик   выдвинул ящик
стола, доставшегося ему в наследство от предсе дателя  Зеленина Топь ко Зеленин сидел в от дельной   комнате, той, [де сейчас хомуты нахо дятся, Шурик же там си деть   посчитал неудоб ным,  пересел  в общую комнату,   где колхозн1/1-ки обычно на свое вече собираются,  стол зеле нинский тоже перетащил сюда. Из ящика достал длинноусый ржаной ко лос, вышепушил из него одно   зерно. - Все тут просто,   как   в таблице умножения Я беру одно зерно,   вот   это, сажаю его в землю. С него полу чаю    десять, выш^пу шив из колоса еще не сколько   зерен, Шурик сгреб их все вместе, по том.   отделив  от кучки две ржинки, отодвинул их в сторону. — Восемь зерен из десяти я отправляю на фронт, — он на крыл кучку ладонью. — Одно      зерно, Шурик осторожно взял малень кое   ядрышко худыми, испачканными чернилами пальцами, — я оставляю,  чтобы  снова бросить в землю. Это, так сказать, семенной фонд. Еще одно зерно, последнее, — он подцепил пальцами оставшуюся ржин-ку, подержал ее, — я должен отдать тем людям, которые этот хлеб вырастили. Чтобы они зиму смогли одолеть, не околели от голода, и чтобы хлеб вырастили по новому разу. Вот и все, никаких   других секретов нет.
Шурик замолчал
Секретарь райкома гоже молчал Он сидел, не шевелясь, низко нагнув голову, рассматривал единственным гла зом свои руки, сучки, щели на неровном, когда-то крашенном казенной коричневой краской полу, но за прошедшие годы износившемся, облезшем во многих местах, с белесыми пятнами потертостей. Кадык на шее этого немолодого человека неровно ездил вверх-вниз. Шурик ждал, что же скажет секретарь рай кома. А тот не мог говорить, у него щемило сердце от услышанного, от примитивной, хватающей за горло м-альчишес-кой арифметики, гулко билась кровь в висках, в пустой завязанной глазнице собрались слезы, которые жгли до боли и холодного озноба.
— Возраст у тебя какой? Призывной или нет еще? — наконец, справившись с собой, спросил секретарь.
— Призывной.
— На фронт, значит? Не отпущу, — секретарь райкома с силой ударил рукою по колену. — Мне кадры нужны. Бронь по-
лучишь Ясно'^
военкомате
Секретарь райкома, как и пятнадцать минут назад, нр увидел, что в Шуриковых глазах зяж гпись упрямые спечеч ки, запрыгали резво, словно бесенята Не прогляди он их. все понял бы, но нет, прошло это мимо его внимания - не привык он еще ополовиненным зрением гхря-тывять вер грязу
Через несколько недель Шурик уруяп МЯ фронт Вот и все
Нрт НР вср еще Вер нулся Шурик Ермаков в Никитовку в начале со рок пятого годя, зимой, повзрослрвгиий и вытя нувшийся, с огрубелой красной кожей на лице, неулыбчивый, с темной узкой меткой, оставленной на щеке осколком, в коротенькой морской шинельке, сшитой из грубой солдатской ткани, покрашенной в черный цвет и до самого горла застегнутой на крючки — Шурик Ермаков и на фронте своей привычке не изменял, — с новенькими погонами, к которым было прикноплено под одной звездочке. Насчет званий, тут, как говорят, лиха беда начало: завелась одна звездочка у моряка-зенитчика Ермакова, появятся и другие.
Мать, соседи, дед Петре вьгтряхнули на младшего лейтенанта Ермакова целый ворох новостей, все их переварить надо, чтобы улеглись они в мозгу, чтоб каждая свою полочку нашла. У деда Петра все по-старому. Что ему сделается?
Вернулся на разъезд Федякин: в штрафниках, говорят, ранение получил, а в госпитале, видать, кому-то по душе пришелся, врачиху какую окрутил, вот и определили его теперь в железнодорожную охрану по месту призыва.
Татьяна Глазачева, к Фе-дякину подалась, живет с ним на разъезде. А товарка Глазачевой, Клань-ка Овчинникова, замуж за раненого вышла, веселого одноногого сержанта, все на аккордеоне играл... Кланька и влюбилась. Председательствовал в колхозе Вениамин, на фронт его не взяли — броню дали. Когда избирали его вместо Шурика, думали: раз одного корня люди, значит, одинаковые, ан не тут-то было — нет в нем, говорят, Шуриковой справедливости, а потому и погнать его из председателей собираются.
(Продолжение следует)