•Стр. 4.
В Е С ТВ И В
суббота; 14 апреля, 1945
4»:
*!>■:-; ■
Щей.-
да-т
ВАНДА В А СИЛЕ ВСК АЯ.
НОВЕЙШАЯ ПОВЕСТЬ ЗНАМЕНИТОЙ ПОЛЬСКОЙ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ
(Продолжение)
Он часами смотрел в одну точку или упражнял левую руку, ио-стиянно, систематически, но тоже как-то машинально, словно не в этом была с\ть. Чти он думал, что переживал> — этим он ни с кем не делился. Между ним и Воронцовым установился натявутый, искуственный тон, словно вопрос температуры и заживания ожогов был единственным достойным внимания. Мария тихо ступала, говорила с мужем мягким голосом, он просил, благодарил, как послушный пациент, и все. Повндимому, и оставаясь наедине, они не разговаривали друг с другом о том, что их мучило, что заволакивало тенью и бледностью лицо Марии и не давало заживать ранам Григория, которые бон конца гнои-
если это пришло тебе в голову'*.
За окном была ночь, долгал, безнадежная, дождливая ночь, и на стене шевелились тени, рисуя перед бессонными глазами арабески. Где же выход, что же можно сделать? Что правильно И справедливо?
И хуже всего было как раз то, что Во|Юнцов прекрасно знал, что справедливо и прсгвнльно. Но это было выше его сил. Медленно, незаметно, он скатывался в омерзительную бездну, где надо быгю открыто сказать'себе, что ты не
сила тянула ее наверх, посмотреть, что там происходит.
Послышались шаги в коридоре. Это Раиса, Раиса, конечно, бежит звать на помощь. Бежит за ней, за Марией. Чтобы она села рядом с девушкой, взяла ее за руки, об'яс-нпла ей. Чтобы успокоила, убедила, вновь связала этих двоих людей, между которыми ворвалась страшная * судьба и раздавила, растоптала, разорвала в клочья все, что между ними было.
Шаги миновали дверь и удалились. Это не Рапса. Марией опять
больше, чем негодяй. Между тес« овладело непреодолимое нсвуше-
средств уде}>зкаться на этой наклонной плоскости не было. Нужно было сползать, сползать по .ней, находить лицемерные аргументы.
сочинять утонченную ложь, чтобы ли бы не она...
нпе итги посмотреть. Ее тянуло туда, как преступника на место п{>еступлення. Ведь это же она привела их к встрече... Ведь ес-
доказать своей совести: это не згоизм, а заботы о жизни и благе '
Она тихо открыла дверь и на 1ццпочках стала подниматься по лестнице. Задерживая дыхание,
Вртмя, которое он проводил до- приближалась она к той комнате, ма. было мукой, мукой было и'Слышны крики? Нет, ей показа-
преоывание в госиитале. Госпиталь, кроме страданий раненых, усилий врачей, криков отчаяния,
дигь. _
Но под внешним спокойствием любимого человека. таилось другое. Воронцов заметил взгляд инвалида, которым тот окидывал его, когда полагал, что врач эт1>го не видит. В этом взгляде горела ненависть, обнаженная, ничем неп])икрытая, несдержпвае-
^'1яГТнТ'бевется^*'Кг^^^^^ вседневного труда, кроме всего это-!был истерический смех отчаяния,
^г^емт ппоТти^^^^^ госпиталь скрывал в своих сте- :;:»то был обыкновенный, нормаль-
Г госп^Те ва^^^^^^ еще трагедию трех людей, ный, радостный смех,
^стави его изменить рХн! Т1><'е людей, которые говорили друг , она открыла дверь. На стл-ле Го.;Гра™ вТонГв (Г^Гви! ' безразличных вещах..вершенноЧдетый Вас^ Жа.^об-
вовнпком того, что сейчас приис-
лось.
II вдруг ее поразил непонятный звук, неожиданны-й, невозможный.
страстной борьбы со смертью, по- 1Там за дверью смеялись. То не
маешь? -
— Ну, ничего, уж я тебя откормлю, — заверила Оля и собрала с пола узелки. Вася подал руку Раи^ се. Потом неуклюже, проковылял несколько шагов с костылем и остановился возле Марпй.
— Если я вам Напишу, сестрица, вы мне ответите?
Марию задел его тон. Он уже не помнит, что пережил здесь в госпитале, забыл о ночах страха п тревоги, о приступах глубокого отчаяния, которые ей приходилось успокаивать, о всех этих месяцах.
так радовался, что здоровье Григория улучшилось.
Разумеется, мать но выдержала п рассказала соседям. Или, может, они сами догадались, сами ждали? В окнах мелькали лица, двери на лестницу приоткрывались. Триумфальное шествие, введение в дом на глазах десятков-людей калеки, который был когда-то Григорием и по этой самой лестнице, перескакивая через три ступеньки, как буря слетал вниз и возвращался домой.
Первый этаж, второй, словно
когда ее призывали к нему, по- путь на Голгофу. И, наконец,
'есть дверь, которую можно закрыть за собой, чтобы" отгородиться от любопытных, от сочувствующих людских взглядов.
Комната, Широкая тахта. Лицо Григории! бледнеет от волнения. Ведь вто их комната, комната их счастья. Он касается рукой письменного стола, переставляет на нем фотографию Марии. Берет свою фотографию в серебряной рамке, фотографию Григория, которого уже нет; "Нужно было ее спрятать, — думает Мария, — но тенерь уже поздно..."
Мать суетится, всхлипывает, но 9то слезы" радости. Она подходит к Григорию и робко, осторожно
ходило, и капитан Чернов с то-
или совсем не говорили, людей, но свисал пустой рукав гимнастер-тесно связанных, скованных це- ки. На недостающий глаз был ли-
ской думал о своей муке, когда 1"'^'^' страдания. И хуже всего, что хо надвинут чуб.
Деревенская девушка стояла на
обрекал себя на вечнУЮ рах1УКУ. Г^^^^^ "Г ^'^'^'^
Если бы не Воронцов.:, ненависть!крайней мере > него, „енях перед стулом и пыталась
была в его взгляде,, и Воронцов^^^^^^^^ 3""зи- ,,,„.,оть булавками подвернутую
втел и понимал ^то )1ельное. погружающее в грязь, в „паннну, штинину, в которой не
\ теперь уж видимо нехвапю "Р"'"' "'"''"^"^ ^^"ло ноги. II оба "смеялись - Ва-
л теперь видимо, нехватало выхода из западни нашептывает
сил и энергии для нового решения. Григорий, должно быть, решил безучастно ждать, что будет дальше. На Марию он не см<ггрел
злые слова.
*
— Приехала девушка к Васе, _ — соопщила Раиса. Так называли
— это бросалось в глаза, что он все в госиитале, этого упрям-старается не встреппъся с ее который сперва наполнил весь взглядом.
— Мы лжем, все лжем, — горь-
ся, глядя на ее усилия, и стоящая ■на коленях девушка в платочке. ' Раиса стояла рядом и собирала вещи.
I Девушка поднялась с колен, и Мария увидела выбившиеся из-
ко и упрямо повторял себе Воронцов. Не лучше ли разрубить этот вапутанный узел, увезти ее, начать новую жизнь, забыть, что существует инвалид Чернов? Кто имеет право требовать от молодой, красивой сильной женщины, чтобы она навсегда приковала себ^1 к^ калеке? Кто может требовать от' него, молодого, способного врача, чтобы он навсегда отказался от вчастья?
Со злобным хох0т05г вызывал ©н в памяти собственные аргументы, которыми он когда-то убеждал Григория, а потом Марию.' Не одна — тысячи, тысячи женщин принимают сейчас в свой дом таких же калек, как Григорий...
Но тут ведь совершенно особый случай, совершенно иные обстоятельства...
— Потому, что ты ее любишь, •— издевался в душе злобный карлик, и Воронцов потом обливался от муки, он же знал, что тут не было шгчего отличного, исключительного, а просто одна из сотен и тысяч историй, ставших повседневностью последнего времени.
Он замыкался в себе, выносил беспощадные решения. В течение нескольких дней стра.гся не смотреть на Марию, не замечать ее бледных щек, страдальчески сдвп-н)'тьгх бровей. Как можно больше времени посвящал Григорию. Все свободные минуты просиживал в его палате, занимая его разговс>-рами. Он спорил на полотические темы, рассказывал о госпитале и чувствовал, что ненависть Григория не згменьшается, а в нем самом растет враждебность к этскиу человеку, бывшему другу, -который уже раз отнял у него любимую женщину, а. теперь снова встал между ним и его. Минутами врачу казалось, что п он ненавидит — ненавидит этого капитана Чернова, отдавшего родине свою молодость и силы, свое счастье и радость. Зачем ты пришел, зачем стал между нами второй раз? Какое ты имеешь право приковывать к себе красоту, молодость, ту, которая для меня была счастьем всей моей аш&ни, а возле тебя пропадает ни за что?
Да, как раз это и говорил ему Григорнй. Потому он и не хотел возвращаться' домой, потому и хотел остаться для Марии мертвым. Й вот он сам, поехал за Григорием, уОедйл его, ^^^п^
*^ мог ^солгать. Мог
1^-.^ сказать, что телеграмма бша
тому что никто не мог с ним справиться.
— Конечно, отвечу, — ответила она сухо.
Парень возился со своим костылем. Она не понимала, чего ему нужно. И вдруг он обнял ее своей единствевной левой рукой и поцеловал в щеку. Темная прядка волос косвулась ее глаз. У нее сжалось в горле, и она погладила его по голове, как гладила раньше, много раз, когда он, еще раненый и больной, лежал, как белая за-пеленутая кукла.
— "Счастливого пути, Вася... Марии вдруг показалось, что
вот от нее уход1гг нечто светлое и чистое, единственно светлое п чистое, о чем она могла вспомнить. Остановить, поймать мгновение, светлое дуновение минувшего, что пахнуло нежным ароматом прежних дней, напомнило прежнюю Марию.
Она еще раз пожала жесткую руку девушки. " Желаю вам счастья.
Громко стучал костыль по коридору. Он еще не умел с ним обращаться, тел неуклюже, подпрыгивая, как большая, подстреленная птица.
Загудел мотор. Бывшие пациенты махали Марии руками. В окне машины еще раз мелькнул яркий платочек Оли.
Мария вернулась в дежурку. Ее и1еки пылали. Она встала у о^кна и прижалась лицом к стеклу. Как ?»то могло быть? Почему.' Неужели она ок41залагь настолько хуже этой деревенской девушки? Почему та нашла в себе для встречи радост-
госпиталь своим оезумным (1тчая-
под платка светлые волосы, голу- ный смех, обычные спокойные сло-
бые глаза и круглое, улыбающе-
ни отчаяния, ни страха? В
в а
этом калеке она безошибочно узнала своего Васю, без колебаний
ннем, перет1>евожпл всех, нарушил „ весь распорядок, цринудил дать | ^'^,>
ему отдельную палату, няньчить-' ^'^''"^ останови.,ась, словно ее ся"с ним, как с ребенком, а потом толкнули в грудь. Вася поднял на признала и приняла его. Не фило-успокоился и терпеливо перено-^^^^ ^'"^^ черный глаз и подмигнул софств(^вала по ночам, не боролась сил свою судьбу. Это было делом 1^^' а Марии - и ког5а-то - как страш - '^^ "Р^
но давно это было, хотя так мало ■'''Р>''^ ^ ""''^•^ ^^''^^
времени отделяло ее от тех дней,
она гордилась этим, словно ро-
Девушка протянула руку. Ма-
дила сына.
рня почувствовала пожатие жестик „ 'кой, загрубевшей рукн. Как окол-^ Но теперь все миновало. Нечем дованная. ничего не понимающая, оыло гордиться, 'истнннейшая она смотрела в веселые голубые оказалась лож*ью. Она об-
Спасибо,
сказала девуш-
манула наивного парня, который 1 ей поверил. Насильно вырвала его | из сумерек, в которые он погру- ; коротко и просто и снова обер-жалск, влила в его сердце волю « Васе. Видно было, что
к жизни. Какое право имела она
это делать?
Тогда она верила., что имеет это право. Но теперь чистое пламя, ос- 1 „ вещающее жизнь, погасло. Нет, [ ' ничего не понимали те. кто думал, что ее улыбка погасла, что ее голос потерял звучность, потому что Гриша... Что она переживает несчастье любимого человека... Все
ей ни до кого нет дела, что все это неважно по сравнению с тем, I что она увозит домой своего Васю. Она тщательно застегивала воротник, смахивала какие-то невидимые пылинки с рукава. Взяла стоящие у стенки костыли и хозяйственно осмот1)ела их. — Крепки ли?
Не бойся, выдержит, я не
это .ожь. Погасла вера, которая 7™о/т-Е^ме^ш °""%Де';о осталась чераая зияющая пусто-1 „.^„^^ „^„„„'„
та.
Из-за губ блеснули влажные бе-И вот теперь приехала васина дыр зуб"ы. девушка. Он ждет ее так, как ему 1' .
ве.тела Мария, с радостью, с верой. Приехала девушка из далекой деревни, с трудом доставала билеты на поезда, чтобы привести своего парня домой. Теперь она
— Потом ему протезы сделают, ничего не будет заметно, — горя-
чо уверила Раиса.
Девушка пожала плечами. — А на что? Говорят, с протезой тяже.-Го. У нас один еще с той увидит, уоедится, что того, - кого I войны есть в деревне, инвалид, она люоила, изуродовала, измени- тоже с протезой, так ов говорил.
/ ошибкой. Мог укрепить ГриЗгория
.^ри-' ч в; ему! пёре-
Щф^. ;::;Шбтисб;-:нД.^^ -где;: 7-^* бы его. никто не о^ал. Мог заста-.^•^ вить .молчать эту глупую Козлову,
ла до неузнаваемости безпошад-ная рука войны. Он уже не тот — он даже не напоминает того Васю, с которым она когда-то встречалась в каком-нибудь вишневом саду. Это уже другой человек, не похожий, неизвестный.
— Отвести ее наверх или пусть подождет здесь?
— Отведи. Пусть там поможет ему, если захочет.
Странный тон Марии удивил Раису.
— То есть как — если захочет?
Мария овладела собой и рассмеялась сухим, неприятным смехом.
— Ах ты, дурочка! Ведь это же твоя обязанность помочь собраться раненоэгу! .
— Ну да, разумеется, — успокоилась Раиса и ушла.
Нет, Раиса ничего не понимала. Да, ведь это не она была женой Гриши. Не ей принесли ивуродо-ванный обломок человека, которого она кргда^То любила; Все тай просто приехала девушка й должна ^ъщш домой ^инвалида... Те-
перь она 61:6 :^йди^
товности на все, а другое —т.стать лицом к лицу с действ^тельно'-стью. Они, будет кричать-при виде его, как он кричал И первые! дай.
что тяже.то, с косты.тями лучше. А что заметно, так это разве стыт какой, чтоб скрывать? Вот еще! Пусть все видят, как он воевал! Правда, Вася?
Раиса снова сочла необходимым вмешаться,
— Те были старые протезы. Теперь — другое дело.
— Ну, разве что^ — равнодушно согласилась девушка. — А то и костыль хорошо, правда? Походишь по саду, по дороге, привык^ нешь, научишься. Здесь, конечно, трудно, — заметила она, критически оглядев паркет.
— Само собой, привыкну, — согласился он.
. — Так пойдем, что ли?
Она торопилась, ей уже очень хотелось ыявести своего Васю из больничных стен, взять его п(^ свою опеку.
— Машина идет на. вокзал, довезет вас, — сказала Мария сухо.
-с- Вот и хорошо,' а то с этими пересадками, еще заблудишься, — обрадовалась Оля. ; ; ; Раиса, помогла Васе ;бстать. Х)ля быс^б ^подала ем^у^костылй," Он^ оперсй^о Вйд^ й^^ н^ зался высоким ,и стройным. - '
—■ Ох, какой худой"! —'изумилась' девушйа. — Плохо здесь кормили, что ли? опросила она,
он уже не нрийадлейсал госпиталю,
с собой, а просто явилась, и как написала Васе, так и приняла его. Ее письма были честны до конца. Она не видела надобности скрывать его увечья, она хотела. Чтобы все видели, как ев Вася воевал.
Она застонала, закусив губы. Почему? Эта девушка, наверно, не стала бы произносить высоких слов о родине, об идеалах, о жертвах. Для нее тут вообще не было никакой жертвы — просто она с радостью встретила евосго парня, гордилась им и, счастливая, взяла на себя роль его попе-Ч1ггельницы. А ведь это был деревенский парень, который возвращался на землю, без руки и без
Н0П1.
Она сжала губы и решительным движением закрыла за собой дверь. Она направилась в палату Гриши. Да. теперь надо пойти посмотреть. Уясн1ггь себе некоторые вещи.
Но у порога силы покинули ее. Нет, она не могла еще раз смотреть на то, что произошло с Гришей. Это был не Гриша, что б она себе ни говорила, это все-таки был не Гриша. Чужой, незнакомый человек, который только тем отличался от других раненых, что их она перуевязывала спокойно, с сочувствием, с глубоким стремлением принести облегчение и помощь. А этот возбуждал в ней непреодолимый страх.
■ ■ * * • ■
— Профессор позволил взятъ тебя домой, Григорий, — сказала Мария, как всегда избегая взгляда мужа.
Домой... — повторил он протяжно.
— Нечего т)т больше сидеть.
глад1гг его по плечу. Для нее Григорий — все тот же Григорий, п, как всегда, ей нет дела до того, что происходит с дочерью.
Санитары прощаются и уходят. Уходит Воронцов, который, конечно, счел Необходимые! присутствовать П1>и всем этом. Мария пытается удержать его. Но Воронцов, КАК всегда, ничего не понимает. Мария отчаянно цепляется за мать, задает ей какие-то бессмысленные вопросы, не слушает ответов. Она вся внутренно дрожит.
II вот чай выпит. Стрелки часов молниеносно бегут вперед, старушка целует Григория, прощаясь с ним на ночь. Мария вскакивает в испуге. Без надобности снимает со стола скатерть, тщательно складывает ее. Что же дальше, что дальше?
1^)Игорий тихо говорит:
я примирился с судьбой, ты же видела, что я не добивался твоего расположения, не пытался соперничать с Григорием... я вел себя, как друг, не правда ли^ Мария?
— Да, согласилась она, глядя за реку на серые дома, возвышающиеся напротив. Окна, окна без конца... За каждым окном кто-то живет, за каждым окном таится человеческая жизнь, человеческая жизнь смотрит на замерзшую реку в серый, туманный день, сквозь мутные стекла.
— А-потом... -7- голос Воронцова дрогнул. — Потом я думал... Мне казалось, что я стал тебе нужен. Тебе никогда не было со мной скучно, так мне казалось,.. У нас было столько общих интересов, столько общих дел... я думал, все образуется и случится то, что не случилось тогда, когда я познакомился с тобой...
Она, не слушая^ кивала головой. Все было как во сне, как в мягком, густом тумане. Нереальны' были слова, события, предметы. Да, ведь она уже давно живет как во сне, тяжко*!, удушающем, сером сне...
— А теперь я все смотрю... П больше не могу выдержать. Ты му-чишься, гибнешь на глазах, стала друшм человеком...
Знач1гг, и он уже это знает, значит, и он видит, что она стала кем-то другим, что уже нет прежней Марпи...
— Я понимаю, можно жертвовать собой, если любишь... Хотя, даже в таких случаях самопожертвование не всегда дает хорошие
результаты — для обеих сторон...
Но"т>т — ведь я вижу, Мария, .Мария, и постараюсь, чтобы тебе
дух вышел из врветвого шарика. Плывет; переливается яркинп красками цветной воздушный шарик; За ним бегут детские ножки, радостно Хлопают детские ручонки. С улыбкой смотрят Взрослые, как летит вверх шарик, радужная мечта, мыльный пузырь, в котором отражается солнце. Но вот лопнула оболочка, и на земле лежит грязная с]|10рщенная тряпочка, без красок, без блеска, никому ненужный лоскуток. Такой была ее молодость, такой была ев сила, — как 1щетной шарик, который живет несколько часов...
— Ты слушаешь, Мария?
Она кивнула головой. Конечно, она слышала его слова, упрямо, непрестанно просачивающиеся иа-за завесы серого тумана.
— Ты должна, ты обязана жить жизнью норма-1ьного, здорового человека. Я люблю тебя, слышишь, Мария? Я люблю тебя...
— Но я ведь не люблю тебя, Виктор, — сказала она медленно, ясно, продо-чжая рассматривать отпечаток неизвестной ноги на грязном льду.
— Я знаю, Мария... Я не требую этого от тебя сейчас... Поезжай со мной, мы уедем отсюда, я могу перевестись в другое место... >1ы поедем далеко, ты увидишь горы, вздохнешь другим воздухом... Там уже скоро зацветут фруктовые деревья... Ты увидишь сады, розы... Забудешь обо всем, постепенно забудешь... И ведь... я тебе не противен... Я думаю, ты ко мне немного привязалась за все это время... Ты знаешь меня, знаешь, какой я. Я люблю тебя.
что ты его уже не любишь, ты не можешь его любить...
Она молчала. Серая река,- серые дома, серый день. Чего же он так волнуется, чего он так мучит-ся, этот Воронцов? И ведь еще совсем недавно он говорил другое. Р^сть что-то омерзительное в "том, что он говорит, и во всей этой его муке. II, наконец, что стоят в мире страдания и муки? И он счи-|гает возможным с подобной мер-Ты бы, Мария^ передвину- !зо(тью обращаться к ней? Впро-
ла для себя диванчик из той комнаты.
Мария не смотрит на него. Под изумленным взглядом матери она передвигает диван в комнату, где для него даже и места нет, он торчит по середине как непрошенный гость.
— Я устал, — говорит Григорий, — прости, но я сейчас лягу.
Григорий ложтггся, тихо гово-1 рпт: "Спокойной ночи'' — и отво-' рачивается к стене.
И Мария одна легла спать. Но сон не идет. Сердце заливает мучительный стыд. Чего она боя-I ведь это ясно, ты к нему испыты-лась? Она почувствовала себя та-'ваешь отвращение, страх. Я же кой маленькой и жалкой. В этот ,внжу, црнимаю. Нет смысла... Веть момент не он был калекой "— увеч-'и Григорий не может не чувство-
чем. какое право она имеет требовать другого отношения?
— Да,*да, не отрицай, ты уже не любишь его.
Зачем он это говорит? Она ведь п не отрицала. Ей все казалось, что звуки его слов доносятся откуда-то издалека, из-за густого, серого тумана, что они, собственно говоря, обращены не к ней и плывут мимо нее, как эта невидимая подо льдом вода, иссякающая, журчащая по илистому дну.
— Не только не любишь, сердись за то, что я скажу,
Не но
ным, загрязненны-м и недостойным
было ее сердце.
* ♦ •
На сквере было грязно, — крупные капли дождя падали с ветвей, голых и серых. Мария шла, гля-
— суетилась она с искусственным оживлением. — Хватит с тебя госпиталя!
Он исподтишка наблюдал за ней, не говоря ни слОВй. Она собирала какие-то вещи, делая вид, что страшно занята. Только бы он не заметил, только бы не заметил...
Ведь самое страшное еще впереди, еще ожидает ее. Дом. Там уже нельзя будет отговариваться работой, там нельзя будет вести себя только как с паЦИейтбм. Там уже будет дом, муж, нормальная жизнь, бдительные глаза м[атери, с недоверием наблюдай)ш;иб, е:е. Тайг будет еще вО сТораё Труднее, чем до сих пор.
Ее охватызвал лёдёййй5ИЙ\с!Г1>а^ Нельзя й?е Л)твётптБ^ш^ когда он сообщил ей^|-]и6: ;с6рт(Ш
чу, .я прощу, ;умоляЩ;:?^^ ого - здесь ка^к можно7Д0Льй тяните по возмоашостй дто* страй-момент, когда МЫ-.Останемся
вать, не понимать этого. Что же ты даешь ему? Уход? Но это может делать любая сестра, не будучи его женой, и вдобавок без отвращения...
Да, верно... Она впервые осознала, что действительно Воровцов
было со мной хоротпо. так хорошо, как только может быть. Я постараюсь...
Темный дым шел из трубы напротив, ветер сбивал его вниз, сталкивал на крыши домов. Дым расползался, темными клубами наполнял улицу. Глаза безучастно следили за его движениями, за его темной волной, переливающейся через край трубы, за все новыми и новыми клубами. Ей показалось, что она ощущает странный запах этого дыма — ах, да, он похож на запах гара в Березовке...
— Поедем, слышишь, Мария? Поедем с тобой вдвоем, начнем сызнова, новую жизнь. Будем вместе работать,' ты ведь умеешь, любишь работать. Будем вместе читать, учиться... Ты отдохнешь...
— А Григорий? —• спросила она тихо.
— Я понимаю тебя, Мария. Но
дя на широко разлившиеся лужи.
Они вышли к реке. Лед еще не i прав. Он, наверно, уже почувство-ючти не отличался от вал, заметил. Как странно, ведь
растаял, он почти грязи, на сквере его истоптали во всех направлениях узкими тропинками ноги прохожих, на нем лежали сажа, сухие листья.
Она облокотилась на ка.менную балюстраду. КоРда-то здесь текла вода, живая, сверкающая, подвижная, торопящаяся в свой далекий путь. Когда-то здесь проплывали лодки, полные смеющейся молодежью, дышал сильный грудью пароход, распарыва.я" сверка-' ющую поверхность. Когда-То в зеркале воды отражалось небо с плывущими в нем облаками и юная, у.тыбаюшаяся зелень деревьев. Теперь не было ничего. Мертвая, грязная поверхность истоптанного льда.
. Воронцов кашлянул. Она обернулась к нему. Он смотрел на нее неуверенным, смущенным взглядом. Он проглотил слгону, она видела, как вздрогнула его шея и как при этом беспомощно и глупо зашевелились его маленькие усики. Ему не легко было сказать, для чего он просил ее об этой встрече.
Она могла бы помочь ему, но не хотела.
Она плотнее застегнула воротник пальто. От замерзшего русла реки тянуло холодом. Она глядела вперед на грязный лед, на застывшую кору, на безнадежную серость.
— Я не могу смотреть на все это... Мария. Ты знаещь, я люблю тебя. Любил еще ^>аньще, чем ты вышла замуж за Григория.
На курсах?. -— деловито удивилась она, равнодушно, как будто: речь шла нб о ней.
— Да., на курсах... ■ Ты не за-мечаЛа этого или це хотела замечать.'.. " " ' '
— я не знала, — сказала она спокойно. —- И если, бы даже эна-
что йто.тоже ничего бы. не изменило, — прервал Ой с йеобычньш для!.него раадраженивм;\-^ Ты можешь не, говорить кне итого, я йтб
стра!
она ни разу не подума.та о том, что это не могло укрыться от Григория...
— Ты сама несчастна, и ему не принесешь счастья. Ты думаешь, легко это, когда человек, который раньше тебя любил, сейчас испытывает к тебе отвращение? Нет, Мария, ты не имеешь права делать этого, не имеешь права губить свою жизнь... Во имя чего? Вы будете заедйть самих себя... Теперь я понимаю, как он был прав, не желая возвращаться, хотя и мне это показалось тогда нелепым...
Нет, ото не вода шумела подо льдом, это гоЬорил Воронцов. Мария пыталась прорвать завесу серого Т1,Т11ана, как-то яснее услышать его. слова, ответить, что-то сделать. Но она стояла молчаливая 1Г Неподвижная, уставившись на след чьей-то ноги, ясно отпечатавшийся на засыпанной сажей поверхности грязного льда. Кто это прошел здесь, оставил такой четкий и прочный отпечаток^лйоих шагов? Счастливый человек? Или кто-то, несущий бремя непосильного горя?'Не прочнее ли человеческого счастья,' челойеческой жизни, человеческих планов атот след? .
Ты не имеешь права ставить
ты сама знаешь, ты же сама чувствуешь... Ему ничуть не легче" от того, что ты с ним. Он йе будет в обпде... Он ле видит, понимает, что с тобой делается! И ведь он сам хотел... Подумай, если бы не эта Соня, все было бы иначе...
Ну да, ясно, тогда было бы иначе. Н вдруг каким-то образам серый туман разорвался, и сквозь узкую шель она увидела: Григория нет в живых. Он погиб где-то далеко, двлеко. Она его больше никогда не увидит. Поездка в Березовку... Одинокие часы... Нет Х^игория, его уже больше никогда не будет...
Мария почувствовала внезапный, Острый страх перед этой мыслью. Растаяли, исчезли все те дни, котс1рые наступили потом, — телеграмма, сообщение, приезд Григория. Она зашаталась.
Что с тобой, Мария? — за-
креСт над своей живньго. Ты молодая, сильная, способная. Перс!^ тобой еще много переживаний и много дел. Из тебя ничего не выйдет, если ты прикуешь себя к этр-М5^ человеку;^. —
Да, д^огда-то она была молода. Ей казалось тогда, что этой молодости не будет конца к края, что ею !можно ^ одарить? весь мир/ Что вта молодость никогда не кончит-\
беспокоился он.
— Ничего, ничего... Но ведь Григория привезли,
Григорий теперь дома, а она стоит у реки с Воронцовым. То все прошло, миновало.
— Мария ответь же мне, наконец, что ты думаешь? Почему ты молчишь?
Завеса туМана надвинулась снова. След на льду, ясный отпечаток ноги. Черная сажа осыпалась по краям и еще отчетливее обрисовывает углубление. Чего, собственно, надо от нее Воронцову? Ей захотелось Остаться одной, чтобы никто не говорил, не торопил, не смотрел. Один'на одни с 8ТЙМ отпечатком на льду, отпечатком ноги неизвестного человека, который шел иеизвесЕНО откуда и неизвестно куда направлялся... Ведь сейчас что-то произошло, мелькнуло, непонятное и неуловимое, и надо кадс-то выкарабкаться Из 8Т0ГО густого серого тумана и что-то понять, что-то решить. .
— я долго ждал, Мария... я думал... я все вЗвесил... я думал о тебе, о себе, о Д)иг6рий... Долго боролся с собой;..' Спрашивал ' , не. подлость ли бто;.. Но верь мне, я честно прйшелчй убеждению, %оШк будет лучше всего... МбжетйбШь^ се
^то, ты йб должна этого" делать. Йо я зиаю, что' Чем .дальше,. тем хуже будет, тем^тяжелев вам обо-крыдаН йМ;ЙШайй^!рШШвШШШШ - ■ ^'О^ я:ужб -^аййо^хлопочут о^йеревог;,
лаемой.. Это она помогал а переносить ^.раненых с тсойки на койку, :позщяла^декур^ даже .глаз, по сорок восемь часов,
К01^Щстадй'|1й|»й6ШШед
тНСПОВТЫ ПаИеИЙГ. : V Ш »*а^гоп1
«г