ЛИТЕРАТУРА И ^1СКУССТВ0
6 • «ВЕСТНИК»   29 сентября 1984 г.
А. ЧАКОВСКИЙ
Л ИД А
Повесть посвящается героическому подвигу ленинградцев во время второй^/лировой войны.
Потом МЫ с Валей растерянно посмотрел и на список, и я недоуменно спросила, как же мы узнаем, кто из ребят Ваня Голышев, а кто Толя Кожухов. Я так растерялась,: что мне в голову не п ри ш л а п ростая мысль, что детям, как и раненым бойцам, вкладывают записки в карманы одежды.
Я обнаружила это, когда приступила к осмотру.
. Первым я осмотрела мальчика- который все просил есть, а теперь начал плакать. Записку о том, что он и есть Толя Кожухов, я нашла за ко-, зырьком его- огромной ушанки;
Когда я подошла к нему и, расстегнув курточку й рубашонку, стала осматривать. Толя вдруг перестал плакать и смотрел на меня не то с испугом, не то с любопытством. Я сказала ему:
— Сейчас, Толя, в ванну, теплую-теплую, а потом будем кушать.
Он слабо улыбнулся;
Эта улыбка привела меня в бодрое настроение.
«Ну, с этим все в порядке», — подумала, я," хотя, как только я отошла от Толи, он снова при нялся плакать.
Тем временем Валя подготавливала для осмотра второго ребенка. Записка о том, что его зовут Ваня Голышев и что ему пять лет, была вложена в карман ватника^ в который мальчик был завернут.
С ним дело обстояло хуже. Внешне, пО степени истощения, он походил на все еще.спящего Кольку. И взгляд у него был такой же пустой и безразличный ко всему.
— Кушать хочешь, Ваня? — спросила я.
Он ничего не ответил.
Следующей была девочка, Маруся Антонова. Ей было шесть лет, но она казалась четырехлет ней. Она был а наетол ь ко грязна, что я не могла разобрать, как она выглядит.
У девочки были большие черные глаза. Когда я подошла к ней, Маруся как-то пристально и гру-чш10_посмол:рела на ме-
было обращено не ко мне я знаю, просто это по-хожаяжа негритенка, измученная девочка, увидев над собой склонен^ ное женскоелицо, вспомнила о самом дорогом...'
Прошел месяц. За это время я получила только' одно письмо от Саши. Я знаю, уверена: он писал-больше, но письма в Ленинград идут так долго.
Он.писал мне:
«Лидушка моя! Наконец-то дошло до меня твое письмо! ,Как и то, давнишнее, первое после того долгого перерыва письмо, где ты, писала о том, что — страшно и что — не очень, это также пришло в мое отг сутствие, и я нашел его, вернувшись из команди-ро в к и. И 3 н ае ш ь, ч то п е р-вое пришло мне в голову, когда я прочел его?^ Что все идет к лучшему, Я хотел бы, чтобы ты правильно поняла меня. Де-; ло в том, что на войне все привыкли делать выводы не только по офи-: ци а л ь н ы м сооб щен и я м, но и по сотням едва заметных, но всегда многозначительных признаков: Их, повторяю, сотни: разговоры бойцов на перекуре, письма из дому, которые боец дает тебе прочесть в «лирическую», минуту надпись на танке, характер солдатских шуток.. Все это «барометр» войны.
Так вот, я вспоминаю то твое письмо, Лидушка, горькое и безысходное, -как будто ты черным писала по черному..; и сравниваю его с этим, сегодняшним. То было о смерти, а- это о жизни. Как я рад, девочка моя, что ты нашла в себе силу вынести все это! Как я рад, что у нас у обоих нашлось достаточно силы, чтобы выстоять, а ведь твое испытание куда тяжелее, чем мое...
Да, ты права, родная, мы мало говорили об этом при встрече, и, может быть, доведись нам встретиться завтра, мы опять говорили бы не о том, что сегодня кажется нам самым важным.:. Но смогли бы мы так просто- говорить о нёваж-
ня и вдруг проговорила как бы про себя: — Мама!
Меня будто ударил кто,,. Впервые после смерти моей дочки я услышала эта слово. Оно
ном, если б не знали,.что думаем одинаково? Ты пишешь, что была бы счастлива, еслибььнам удалось пройти через все это страшное время с мыслями друг о друге.
Но я верю — я боюсь сказать «знаю», — мы пройдем! Мы оба с тобой не дети и знаем:-л ю^ бовь неделима. Ведь нельзя/быть преданным чему-то большому только наполовину.
Мне кажется, попробуй кто-нибудь из нас разменять, свое чувство — сразу потеряет веру в себя...
Мы живем по-прежнему, еще не чувствуя весны, но ждем ее е-каждым днем все больше. Хотя тяжелая штука весна на нашем фронте! Оттают бездонные болота, грязь затопит блиндажи, забуксуют машины... Сегодня ночью мы смотре-ли на северное сияние. Говорят, что- мы видим его в последний раз в этом году. Оно было блед н ы м; будто за да л е к и м туманом...»
Письмо было длинное, и в нем было много ласковых слов, которые мне так хотелось услышать от него. Я перечитывала это письмо столь ко раз, что выучила его наизусть...
В моем детдоме было уже двенадцать человек. Я достала еще несколько кроватей, а на законсервированной текстильной фабрике — отходы, из которых мы сделали матрацы. -
Дети, находящиеся у нас, как правило, про-, ходили несколько стадий. Сначала ребята молчали, и ничто, даже еда, не могло вывести их из состояния полного безразличия. Затем, побыв у нас некоторое время, ребенок веселел, становился похожим на ребенка. Все _^ мои . воспитанники прошли эти стадии. Исключение составляли только ' Коля и Маруся Антонова.
Коля по-прежнему был апатичен и хмур. Я ни разу не видела его улыбающимся. На его крошечной переносице за-стыла;резкая складочка. Со своей сестрой Соней он тоже почти не разговаривал. Обычно он ле-' жал в постели на спийе и смотрел в потолок.
Маруся же была просто очень слаба. Казалось, что еда не идет ей впрок. Почти все время она спала, просыпаясь лишь на два-три часа в сутки. В эти часы с девочкой можно было разговаривать, она охотно отвечала на вопросы, но никогда не начинала разговора сама. Я узнала от Маруси, что-ее отец военный, что мама ее ум^ер71аг-а-где~папа, она-нё знает...
Мы, работники детдома, уже давно превратились в дружную семью/ Сиверский, которому я раньше не могла най-
ти применения, оказался очень полезным челове-крм. Он изобрел вещество с мудреным названием «нефрепарадихлор-бензол», с помощью которого мы уничтожили вшивость ребят; он же умудрилс я и л риготовить какой-то особо питательный витамин из хвойных игл.
По вечерам мы собирались все вместе и разговаривали шепотом, чтобы не разбудить детей. Мывсе были совершенно разными людьми — Анйа Васильевна, Сиверский и две девушки-школьницы, —'но, когда мы собирались вместе, мне казалось, что и с ч еза-ют все различия.
Как-то я узнала в рай-здравео прибавке к пайку. Я почти бежала домой, до того мне не терпе лось сообщить ребятам радост/ную новость. П ри-, бегаю в детдом. Дети только что поели, и те, кто может ходить, сидят около печки. Спрашиваю:
— Поели, ребята?
— Поели, тетя Лида.
— А чего же вы такие скучные?
— А что ж нам веселиться?
Эти слова были произнесены за моей спиной. Я вздрогнула: их произнес Колька. Кажется, это бь1-ла" первая фраза, кот-о-р/ю он произнес за целый месяц. Я обернулась и посмотрела на него в упор. Колька изменил свою обычную позу. Он лежал не на спине, устремив в потолок свой пустой в3гляд, а на боку, слегка приподнявшись, подперев подбородок руками.
Я, разумеется, и виду не подала, что удивилась, усльГшав его голос, и сказала спокойно:
— Радоваться надо потому, что с завтрашнего дня нам прибавят хлеба и манной крупы.
Тут поднялся страшный шум, дети закрича-ли, захлопали в ладоши, и еще громче детей кричали, по-моему, Валя и Катя. Я незаметно взглянула на Кольку. Но Колька молчал. Он по-прежнему лежал на боку, подперев голову руками, его губы не разжимались и на лице не было улыбки;
Когда ребята успокоились и, по нашему распорядку, наступил мертвый час, я подсела на кро вать к Марусе Антоновой.
; За последнее время я сильно привязалась к этой девочке. Меня трога л а ее беспомощность и вместе с тем какая-то задушевность. Я наклонялась к ней, и Маруся об хваты вала мою шею своими тоненькими руками и долго смотрела в
■ мои глаза, не произнося ни слова. С каждым днем я привязывалась к ней все больше и сначала даже боялась этой привязанности. Но я не могла спра виться с собой.Я ловила себя на том, что, ^ойдя в комнату, первый взгляд бросаю' на постель Ма-
. руси, что мне трудно уйти, не поцеловав ее, и что, когда бываю вне дома, всегда думаю о ней.... Сейчас я спросила ее тихо:
— Ты рада, что будет прибавка?
Маруся чуть заметно кивнула головой и улыбнулась. И вдруг я вспомнила, что где-то на дне моего кармана лежит маленькое желтое стек-. лышко. Если бы только оно.было на месте! Я торопливо обшарила карман и нашла стекло.
— Посмотри в него. — Я протянула Марусе стекло. - —
Маруся долго смотрела в стеклышко и даже приподнялась на постели. Потом она опустила руку и сказала: , — Все желтое!.. Можно взять это стеклышко?
— Конечно, — поспешила ответить я.
Катя и Валя принесли обед и начали кормить детей. Ребята ели. И опять я с тревогой присматривалась, кто как ест. Я радовалась, когда видела чей-нибудь быстро жующий, чавкающий рот. Те, кто ел апатично , медленно, точно нехотя пережевывая пищу, вызывали у меня тревогу. Но.с каждым днем так и X детей становилось все меньше.
«Завтра сможем увеличить порцию», — подумала я, и мне стало очень радостно.
Но посмотрела на Коль ку, и настроение мое упало. Поев немного, он ото-двинул тарелку с манной кашей и . теперь снова лежал на спине,, устремив в потолок свой неподвижный взгляд.
Я подошла к Коле; Спро сила:
— Ну, поел? Сыт?
Молчание. Глаза его закрываются. Он засыпает или делает вид, что уснул.' Через некоторое время в комнате насту-. пает полная тишина. Дети заснули. Катя и Валя ушли на кухню мыть посуду. Я подошла к окну, чуть отодвинула край одеяла. Темное, пасмурное небо. Легкий буран. В проделанную мною щелку влетают снежинки. Холодно...
«Если б-солнце! — подумала я. — Если б тепло и долгий солнечный день!' Как порозовели бы лица моих ребят!» ,
(Продолжение следует)