ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
в • ВЕСТНИК 13 сентября 1986 г.
в. Ф. Тевд11Яков.
Три мешка сорной пшеницы
повесть
Адриан Фомич в лохматой собачьей шапке, туго подпоясанный кушаком, — словно собралг ся в пол е, то л ь ко котомка в руках. Кирилл, обтянутый ремнями поверх шинели, но без, синей фуражки, простоволосый. Плачущая Евдокия, маль-чишка-внук в больших валенках, участковый Уткин, смиренно-неуклюжий в нагольном полушубке; и Женька в наспех накинутой шинели, с палкой.
Евдокия кинулась на шею старика.
Слабым тенорком заплакал мальчонка, стал цепляться за деда. Запричитали бабы:
— Фоми-ич! Золотко!
" — Стыдобушки у людей нету! Такого человека сердешного!..
— Заботушка ты . наша!..
Адриан Фомич отстранил ласково Евдокию, приподнял и притиснулся бородой 'К лицу внука, шагнул к Кириллу^ об-: нял:
— Помни, Кирюха!
— Эх, отец!
— Одне остаются!
— С себя кожу сыму да согрею.
— То-то.
Женька стоял за спиной родни. Старик подошёл к нему:
— Ну, Евген, прощай...
— Нет, до свидания... Еще не конец^ Фомич, еще драться за тебя станем. И не только я, Фомич...
— Э-э, золотко, что уж... Ну-ка, обнимемся.
Борода старика попахивала хлебным мякинным запахом.,.
Старик повернулся к бабам:
—Не осудите, любые. Как мог, так и жил, может, и делал что поперек — так простите.
— Да уж бог с тобой, Фомич, на тебя ли нам обижаться?
' — Ласковей тебя мы не знали.
— Заботушка ты наша...
Участковый Уткин разровнял в розвальнях сено, почтительно поддержал Адриана Фомича под локоток
— Я тут тулупчик специально прихватил. Ноги накрой, Адриан Фомич... Вот так, тепленько... Ну что ж?..
— Едем.
,Медвежковато-гро- ~ мадный участковый подоткнул тулуп под Адриана Фомича, завалился боком, шевельнул вож-
жами. Конь — не из деревенских конюшен — резво взял с места.
Завопила Евдокия^ запричитали потянувшиеся к ней бабы.
От толпы, от крика и плача, сутулясь, уходил странник - Митрофан, бывший убийца.
Кирилл длинно выругался, поминая .бога, мать, жизнь в одной хитросплетенной фразе.
— Пошли, там у меня еще одна бутылка припрятана.
А в избе металась на печи старуха:
— Да как же он уехал?! Да что же он на ноги-то обул? Валенки-то его во-на' стоят. Валенки совсем новые, теплые.
— Валенки! Новые! — взъярился Кирилл. — Вы все думаете, что старик на курорт поехал. Валенки! Тулупчик...
Пришла Евдокия, привела трясущегося сына. Старуха уползла вглубь, забилась к стенке, притихла, Женька сидел, не снимая шинели, смотрел в пол. Кирилл выудил непочатую бутылку, вышиб пробку, расплескивая самогон на стол-разлил в стаканы.
И никак он не мог ус-покоиться^ ворчал рыча-ще:
— Тулупчик! Ноги продует! Так вашу мать!...
Позднее утро, сквозь окна в избу сочится натужный нечистый рассвет, освещает на не-прибранном столе пустые бутылки. За занавеской спит пьяным, обморочным сном Кирилл. Шуршит на печи старуха. Евдокия звенит в сенцах ведром, собирается доить корову.
Позднее утро. Сегодня никто не бегал по деревне, не стучал в окна: «Бабы! На работу пора!»
Адриан Фомич успел управиться до приезда Уткина — вчера кончили перемолачивать последний омет.
Колхоз остался без руководителя. Кого вместо Фомича?.. Женька даже представить не может — мужиков в деревне нет, из ба0 председателя ?.. Женька перебрал в памяти тех, с кем сталкивался, ни одна не подходит.
И чего он ломает голову — не ему решать. В районе станут прикиды-вать, примеривать и скорей всего пришлют человека со стороны. Тот бу-
дет изо всех сил — правдами и неправ дами — от-казьшаться от Княжицы, где весной в поля выйдет полтора десятка голодных баб, где своих семян нет, их выдадут в счет будущего урожая, да они, эти-семена, до земли в целости не дой^ дут — порастащат: де: тишки голодные. Кому охота взваливать на шею неподъемное . хозяйство!.. И прибудет такой сторонний председатель с одной лишь мыслью — потянуть до случая, пусть снимут, пусть даже с нагоняем, но без особых мер, портящих послужную биографию. Нет большей беды для колхоза, чем такие вот птиць! перелетные — руководители.
Адриан Фомич... Он не семи пядей во лбу, не агроном с образованием, не организатор с размахом — простой мужик, кого до войны, пожалуй, и простым-то учетчиком не выдвинули бы. А сейчас этот Адриан Фомич незаменим, потому что свой — не улетит на сторону, потому что его в Княжице знают, ему верят, без хитрости честен, без суемудрия сведущ: Три мешка сорной пшеницы — дорого же они
обойдутся для Княжицы. И для государства, в кон.
це концов, тоже... 'Как этого не понимают Бо-жеумов с Чалкиным?
Ометы перемолочены, все, что можно было сделать, сделано, торчать здесь Женьке смысла нет. В полевой сумке весь его дорожный скарб: полотенце, мыло, зубная щетка, бритва-безопаска и «Город Солнца» Томмазо Кампанел-лы.
Кирилл спал, старуха на печи не откликнулась-на «прощай», шуршала, постанывала. С исчезновением Адриана Фомича больную старуху мир, что дальше края ее ле-жанкй^ интересовать перестал.
Евдокия в сенцах про,-цеживала молоко.
— Дуся, я уезжаю.
Она разогнулась — ли-' цо темное, в резких морщинах, губьГ спеченные, глаза вдавленные — за одну ночь стала старше лет на десять. Вытерла фартуком руку, молча протянула. Женька подержал ее черствую, безжизненную ладонь, сказал горячо: '
— Лоб расшибу, а докажу — не виновен!
Евдокия, судорожно сглотнув, кивнула головой.
На том и расстались. ^Женька не пошел да-> же в контору — там пусто, дежурит на стенке бессменный Тютчев, —
.направился прямо в конюшню. Он решил не брать с собой провожатого. Лошадь обратно пригонит Вера -^лишний раз съездит к себе в Юшкове.
Не спеша ехал по гулкой, окаменевшей от мороза земле, среди довер-л^иво распахнутых полей, под высоким ' умытог бледным зимним небом, на котором без вражды жили косматое холодное солнышко и сквозная, как клок легкого облачка, луна.
Подъезжая к сельсовету, Женька насторожился — что-то тут происходит. Две машины стояли под окнами: черная изношенная «эмка» и приземистый, как лягушка, «виллис», превратностями судьбы выброшенный с фронта на тыловые нижнеечменские дороги. Две легковые машины, — зна^^ит, здесь, в Кислове, районное начальство. Должно быть, и Чалкин тоже...
У крыльца, как всегда, лежали, положив угрюмые морды на лапы, два кистеревских пса. Их присутствие говорило: раз мы здесь, то здесь и хозяин, раз мы спокойны, то и с хозяином все в порядке — не болен.
Вера вскинулась при виде Женьки:
— Я вам звонила, звонила! .Никто не отвечает в Княжице.
— Некому отвечать.
— Идите быстрей, там вас ждут! — Вера кивнула на дверь кабинета.
За столом, который в последнее время по-хозяйски занимал Боже-умов, снова восседает Кистерев. На этот раз он выглядит необычно, словно сразу же из этого сельсоветского с продавленными стульями кабинета собрался отправиться на военный парад: на глаженой суконной -гимнастерке от плеча до плеча по впалой груди — пестрота ленточек, блеск серебра и эмали. И вторая рука у негр сегодня на месте: бережно положена на стол, рукав гимнастерки облегает ее торжествент но-мертвыми складками. Кистерев кажется сейчас выше ростом, шире в плечах, хотя лицо синюшное, глаза беспокойно поблескивают откуда-то издалека — из-подо лба.
У стены, локти в сторону, короткопалые руки давят в разведенные
колени, выпирающий под пиджаком живот, поднятые плечи, крупная седая голова.-- секретарь райкома Бахтьяров. Лицо у. него утомленно-озабоченное, угловатое, отражающее суетные тре-
воги этой нескончаемой, неприметливой осени, что тянется за ркном.
Напротив него, у другой стены, Чалкин, шея обмотана теплым шарфом, нос лакированно красный — простужен, -
— глядит сквозь слепенькие очки в железной оправе' очень похожие на те, ;какие носил поэт Тютчев.
Божеумов — рядом с Чалкиным, сцепил косТт лявые пальцы на остром колене, выкинул вперед хромовый сапог с отчетливым следом снятой галоши, надломленный нос нацелен на Бах-тьярова. С появлением Женьки все пошевелились, оглянулись на него: Чалкин пытливо сквозь очки, Божеумов пренебрежительно поведя носом, Бахтьяров с отрешенной терпеливостью, так как что-то говорил, пришлось прерваться, Кистерев с коротким кивком.
— Садись, голубчик,
— указал Чалкин на свободный стул рядом с собой.
Женька сел и оказался напротив Бахтьярова. Все ясно — два лагеря, п ре дето ИТ бой Жень ке указали место —^ в каком, лагере быть.
— Продолжайте, Иван Васильевич. Внимательно вас слушаем, — произнес Чалкин.
— Так вот... — продолжал Бахтьяров глухова-, тым голосом. — Не нужно, быть пророком, чтоб понять — новый^ год "для нас будет уже мирным годом. А значит, сейчас мы должк^ы готовиться к мирной жизни.
— Разве для этого нужна какая-то особая подготовка? — ласково спросил Чалкин.
— Нет, не подготовка^
— твердо ответил Бахтьяров. — Придется менять весь образ жизни. В войну жили одним — выстоять, выжить сегодня, сейчас! Кто сомневается теперь, что выстояли?! А раз так, то думай о будущем, о том урожае, который вырастет в конце следующего года, не будь врагом самому себе.
— А • посему?... — подкинул Чалкин.
— А посему — сменим педали, товарии^ Чалкин, не станем выжимать из колхозов последние силы, побережем их.
— ИнТе-ре-есно! — протянул Божеумов. — Эт-то выходит, что лозунг: «Все для фронта, все для победы!» — уже снят с повестки дня?
(Продолжение следует)