ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
8 • ..ВЕСТНИК"   3 июля 1982 г.
НАЗЫВАЕТСЯ
Якуб КОЛАС
Снова деда разбирает ЗЛОСТЬ на невестку. Жеребка продала! Продала, несмотря на то что дед всеми силами противился, С чем же хозяйство подымать будешь? Эх. Тодор! Покукуешь ты со своей женой. Спустит она тебе хозяйство.
Тодор с войны еще не вернулся. Дый война этая, чтоб ее огни выж гпи, конца себе не име ет. Гнил в немецких око пах, а теперь. Что тр пррь творится?..
Топчется старый Бовт рук и места себе не нахо дит, как будто этот мир стал ему тесным. А ос таваться тут нечего. Почему? Да просто он тут лишний. И не то чтобы лишний: мужской глаз должен быть. Но если ты видишь, что в хозяйстве все делается не так, как хотел бы и как должно быть, разве ты не лишний? И так терпел черт знает сколько.
А за что? А почему^ Эх, непутевая ты, непу тевая! Не слушаешь ста рого — чирей у тебя в до ме будет.
Взглянул незаметно на хату. Невестка, подоткнув подол, выходила со двора — уж не траву ли рвать? Выждал с минуту дед и назад повернул. В сени вошел, потоптался и в потайное местечко руку засунул. Достал припрятанные три «керенки» по сорок рублей.Развер пул — лежат, падлы. С этими «керенками» не так давно кое-какие надежды дедовы связы вались — одежду справить себе хотел, да припозднился: «керенки» ходить перестали. Теперь на них табаку на понюшку не купишь. Поглядел на них дед — прахом пошли, да что поделаешь?.. Ну, сгодятся не сгодятся, пускай себе лежат — есть не просят.И положил их дед в потайной кармашек суконной поддевки.
Дед Бовтрук знает, что ему делать. Ты его не напугаешь, и пока он ходит по земле, у него и хлеб будет.
Собрался дед Бовтрук, прихватил кое-какие вещички, топор свой плотничий острый взял и, не сказавшись невестке, вышел с хутора. Поплелся в ту сторону, где береза стояла. И хлеба не захотел взять с собой в дорогу.
Поравнялся с березкою дед, окинул белую взглядом — среди тысяч узнал бы ее, как будто это и не дерево, а какой-то близкий приятель. Вздохнул дед, ми-
ЗАРАБОТАЛ
нуя березу, на торную дорогу вышел, направо повернул. Встречный ветерок обнял его, одинокого, с реденькой, поседевшей дедовой бородкой играет. Вдоль дороги — лесок, по другую сторону — поле, а вверху пепельные облачка ползут. На елочке дрозд примостился и высвисты вает свои песни, а дед твою думу думает.
Эх, много думок пере думано в дороге одинокими головами! И дед Бовтрук — человек одинокий, одинокий с того времени.как похоронил свою старую. врчик1й ей покой.
Теребит ветер дедову бороду, клоком седых волос поигрывает. А дед идет с плотничьим топо ром. На Березовом хуторе есть работа: амбар-чик перебрать да по веть соорудить Адольфу Довнару. Уже сколько раз наказывал деду Бовтруку Довнар, чтобы работать пришел, а позавчера и сам по этому делу заходил.
Минул дед и третий лесок, еще одно поле прошел и влево на Березовый хутор повернул. Хороший хутор! Место веселое, все, что тебе надо, под рукой. Тут и земля, и выпасы, и дрова. И земля неплохая... Хорошо живет, падла, Довнар!
Последнее время,как война с поляками началась, пощипали слегка Довнара. Уходили большевики и забрали выездного жеребца, а вместо жеребца оставили раненную где-то в бою с поляками кобылу. Но Довнар, можно сказать, ничего на этом не потерял. Вылечил ее, поставил на ноги — как печь, кобыла, хороших жеребят приносить будет. И теперь Довнар только в ус посмеивается. Тут и сам дед Бовтрук в 7С усмехнулся — Довнарову жену вспомнил.
Ушли большевики — поляки пришли. Вынесла Довнариха из дома стол, белой скатертью накрыла, хлебом-солью встречала и даже речью приветствовала:
— Пришли наши избавители.
А эти «избавители» двух лучших коров Дов-нарихиных забрали. Поплакала Довнариха и «полячить» с тех пор перестала.
Сам Довнар встретил деда в воротах и руку приветливо пожал. В укромном местечке на брев не присели,курцовские принадлежности до-
стали и Довнарова табачку закурили. Поговорили о порядках современных, о превратностях жизни, о заботах-невзгодах своих не забыли.
Дед Бовтрук работал всегда на совесть. Горячки не порол, а делал все степенно, гладко и аккуратно. За это и ценили хозяева. Осмотрели амбарчик. Довнар свои соображения изложил, и дед, как мастер, нужные замечания сделал и материал отобрал. Также и про поветь сообща потолковали, а затем уже в хату пошли, чтобы пополуд-ничать и заодно о црнр договориться.
— Так сколько же, па не мастер, за работу возь мешь'^ спросил Дов нар.
Дед немного поду мал.
— А сколько? Я считаю так, пане Довнар: за амбар семь пудов, коли на жито переводить, да за поветь пять.
— А не дороговато бу дет, пане мастер?
Поторговал ись, на десяти за всё поладили.
— А как же платить вам:зерном или деньгами'^
— А лучше деньгами,
— сказал дед, — с зерном хлопот больше. А невестка еще жеребка продала. — При этом дед аж вздохнул, но больше ничего не сказал.
Довнар был изрядный пройдоха, ловкач и плут. Он и тут не дал маху — решил сыграть на курсе денег.
— Ну что ж. Как вам лучше. Деньгами так деньгами.
— А почем теперь пуд жита стоит? — поинтересовался дед.
Довнар посмотрел на угол печи..
— Сто двадцать тысяч, — сказал он и также вздохнул.
Этот его вздох как бы говорил: «Вот видишь, браток, какие деньги я должен платить тебе». Между прочим, в такой цене жито было еще с месяц тому назад, но Довнар умолчал об этом
— обдирала! А дед, услыхав о тысячах, так и подскочил.
— Сто двадцать тысяч!.. Видали вы? А-а-о! Чтоб тебя гром: сто двадцать тысяч! Сколько же это надо времени, чтоб их сосчитать?.. Безумие, чистое безумие!.. А сколь ко же это за десять пудов будет?
— Миллион двести тысяч, пане мастер.
Глаза выпучил дед:
— Мильён ды еще двести тысяч!
Головой покивал дед Бовтрук и наконец вымол вил:
— Тьфу, чтоб ты сгорело! И голова не дер-
жит.
А Довнар заметил:
— Теперь, пане мастер, все миллионерами стали. У иных колени голые, по загривку вши ползают, а миллионами швыряются. Вот оно как!
-Чудно! — никак не мог прийти в себя дед Бовтрук.
Пополудничав, дед взялся за работу и поддевку с тремя «керенками» снял. Весело застучал плотничий топор по звонким бревнам, а лесок каждый стук его подхватывает и на свой лад передразнивает. Машет дед топором и думает, сколько же это рублей выбивает из бревна каждый его удар, и смех пошевеливает поседевшие дедовы усы. И еще думает дед, какие добрые сапоги вытешет он себе этим топором... Милён да еще двести тысяч! Это тебе не в яйце пищит.
Две недели стучал плотничьим топором дед Бовтрук. Забыл и про грызню домашнюю. Миллион да еще двести все заслонили собой. «Могло ли кому в голову прийти, — думал дед, — чтоб он свои заработки милли онами считал?» Ну, как бы там ни было, а сапоги он себе справит.
Через две недели амбар, как новый, засиял — сам дед залюбовался. Когда Довнар осмотрел его, из-под хозяйских усов довольный смешок вылился и лицо, как роза, расцвело. А поветь — хоть ты глаз не отводи.
Поблагодарил Довнар хватского мастера, миллион да еще двести тысяч отсчитал ему и научил даже, какая бумажка сколько тянет. А о том,, что теперь уже на эти деньги и пуда ржи не купишь, умолчал, гад.
Распрощался дед с Дов наром в полном согласии. На дорогу добрую жменю табаку — гостинец — дал деду Довнар.
Веселым дед с хутора вышел. И злость на невестку отлегла. И по внукам затосковал дед, особенно по Андрею. Шесть годков хлопчику. Славный малый и в деда пошел. Ну, и Танька неплохая девочка.Только бы вырастить их как следует. Хотелось деду скорее домой, где та березка сто'ит, но надумал пр дороге Лукаша проведать, своего старшего сына, посмотреть, как они там живут.
И пошел дед Бовтрук к Лукашу. Оно так ему и сподручней. А у Лукаша и работа для деда нашлась. В возке надо было планки новые сделать, оглобли заменить и сиденье другое положить. На целую неделю задержался дед у Лукаша. а еще
дня через три в город на базар пошел: прослышал будто деньги падают Как они там падают, дед толком и не представ лял, потому что его боль ше интересовал вопрос ходят ли деньги вообще а если ходят, то из его кармана они не выпадут.
III
Уже часа три ходит дед по рынку. Ждет, пока торг разгорится, ибо то, что он там услыхал, его совершенно сбило с тол ку.
— Продаете сапоги';^
— Продаю.
Взял их дед в руки, прощупал товар, ногтем по подошве провел , еще поврртрп немного и спро сил:
— А сколько просишь?
Худой и бледный человек с сапогами посмотрел деду в глаза и сказал:
— Как отдать - трид цать лимончиков.
Дед Бовтрук и рот ра зинул.
— Тридцать мильё-нов? Пускаешь ты, чело-вече, туман в глаза, — начал дед Бовтрук худого человека на чистую воду выводить. — До войны я продал семь пудов — и сапоги себе справил, ды не такие, как это барахло, а настоящие, хозяйские сапоги, с подковами.
Человек с сапогами на деда посмотрел с уко-. ром. головой потряс. -Голова твоя капустная,
— сказал он. — Давай три пуда жита и сапоги забирай.
Еще больше удивился дед Бовтрук.
— Так бы и сказал, а то — тридцать мильё-нов! У меня десять пудов за мильён и двести тысяч пошло, а он свои три пуда за тридцать мильёнов считает.
«Надуть хочет», — подумал дед, повернулся и пошел от человека с сапогами.
Посреди рынка остановился. Видит товар: подошвы, подметки, голе нища старые. Взял дед кусок кожи, этак подошвы на две, помял-помял в руках и спрашивает.
— Сколько?
— Пять миллионов.
Выпустил дед подошву из рук, продавцу в глаза глянул и молча отошел.
Что за лихо? Пять миль ёнов подошвы? Пошел дед знакомых искать. Около одного воза толпа крестьян собралась, гомонят.
— Что теперь мильем?
— спросил один крестьянин, спустив с воза ноги. И тут же сам ответил на свой вопрос:— Что купишь утром, того не купишь вечером.
(Окончание на 12-й стр.)