ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
в • ВЕСТНИК 16 июня 1990 г.
Вячеслав КОНДРАТЬЕВ
— Наверно.
— Что же мне делать?
— Ничего не надо де-
^    ба, но и другое, нелестное для меня.
— Аля, это нельзя делать не подумав. Может быть хуже. — Почему?
— Долго объяснять...
- Я ведь тоже встречался с
— Откуда не вернулся? брата, так и загорелся вы- американцами.
— спросил я^ совсем за- зволить как-то родителей,    — Значит, вы думаете... быв в передрягах послед- срок-то окончился. И очень его... заэто? них дней о Револьте.   Вы рассчитывал на свои на-проходите. грады...
Я провел ее в комнату,    Она замолчала, опусти-усадил, ла голову и дала мне воз- лать, Аля. Раз Револьт ни-
— Разве вы не помни- можность подумать, чего не сказал про вас в те? Ему сказали через де- Мысль моя заработала первый приход, не ска-сять дней зайти в... эту, лихорадочно: я быстро жет и теперь. Этим он спзг ну, приемную, на Кузнец- связал интерес полков- сает вас. Если они не приш-ком... ника к службе Револьта ли с обыском, значит, по-
— Он ходил? рядом с американцами;/верили, что он ночует на
— Да... Он не вернулся, значит, единственное об- вокзале, и ничего не зиа-Понимаете, не вернулся!   винение, которое ему мо-
Я опустился на стул и гут предъявить, — это стал шарить в кармане па- возможную вербовку Револьта союзниками. Ну а первым человеком, к которому он пришел по возвращении в Москву, оказался я! Который тоже
пиросы.
— Когда подошло время идти, мне в друг стало страшно, я стала его отговаривать, но он... пошел. Его нет уже три дня. Я хотела бежать туда, узнавать, но мама отговорила Даже запретила. И что делать?
— Не знаю, — пробормотал я. — Но ваша мама права. Но, быть может, случилось что-нибудь по дороге?
— Я звонила по всем больницам и даже... моргам.
Я жадно курил, еще не
ют про вас. И не давайте о себе знать.
— Разве это честно? Мой муж в тюрьме, а я даже не справляюсь о нем. Я не такая трусиха, как... вы.
Вот и вмазала она мне
полгода служил в город- пощечину, которую я ожи-
ке, разделенном на зоны. дал. Я поморщился, но ска-
Общались? Конечно. И вис- зал так же мягко:
ки пили, и сигареты вы- — Да, честно. По отно-
менивали... Значит... Зна-шению к Револьту честно.
чит, Револьт пришел ко Вас же могут посадить.
мне на... связь, ко мне, то- Каково будет ему, поду-
же завербованному... Ее- мали об этом?
ли он рассказал о своей — Меня?
встрече со мною, — мне — Да, да, вас. Так же,
каюк. У меня тошнотно за- как и мать вашего двою-
родного брата. Должны же знать, раз у вас в семье
ныло внизу живота — знакомое каждому фронтовику ощущение. VI ТУТ, Ал я уже было такое, осознавай Иро^^сше^^ мой разшшле-    Она оглядела меня пре-
и еще никак не соотнося "ия: зрительным взглядом и
это событие с собой. Толь-    —Я пришла к вам.. Боль- процедила: ко когда Аля рассказала, ^е не ккому... Прошу вас, вас, наверно, тоже
что, вернувшись "ИЗ при- Умоляю, сходите туда и есть награды? И «За от-емной-онивпервыйраз узнайте про Револьта,-вагу» есть? -ходили вдвоем, и она жда- ^ она уставила на меня —Есть... И на поле боя, ла его наулице,-Револьт умоляющий взгляд... Аля, я рисковал жизнью сказал: зря он, наверно, Я полез за второй папи- не раз, вытаскивая ранена сочувственные рас- Росой и долго прикуривал, ных товарищей. Но там опросы полковника о вой- ^*тоб не смотреть на Алю. всегда была надежда
— Так вы пойдете?      спасти. Сейчас — надеж-
— Надо подумать, Аля, ды нет. Надо ждать, Аля, — сказал я как можно мяг- возможно, это ошибка, его че. спутали с кем-то другим.
— Ну что тут думать? Вы Может, задержали, чтоб его знаете, вместе лежа- дал какие-то показания? ли в госпитале, вот и рас- Остается только это, пой-скажите всё. мйте же меня.
Бедная, наивная девоч- — Я все поняла, — хо-ка, ты же ничего не пони- лодно ответила она и под-маешь, кому нужны мои нялась. рассказы? Они просто ре- Я бросился к ней и нашили упрятать сына ре- чал опять говорить: если прессированного ими кор- бы был хоть один шанс, пусного комиссара, кото- что мой приход туда при-рый своим существова- несет пользу, я бы неза-
не и о службе брякнул ненароком. Что в сорок пятом служил в немецком городке, разделенном на зоны с американцами, зря, так как заметил огонек, ^интереса к этому в глазах полковника, — до меня дошло, что случившееся имеет отношение и ко мне...
— Обыск у вас был? — спросил я холодея.
— Нет. Они не знают, где жил Револьт. Он сказал полковнику, что про-
ездом в Москве и ночует "ием, своим героическим думывался, но этого шан-
41а вокзале.
— Выходит, он все же опасался чего-то?
— Да. Ему не очень хотелось идти туда. Но на
поведением в войну на- са нет... Она не слушала чисто опровергает их при- меня и быстро шла по ко-говор в тридцать седьмом, ридору к выходу. Я чув-Разве мог так воевать сын ствовал себя отвратно, врага народа? Он же, упи- она не подала мне руки до же бь7ло узнать о ро- рая на свои награды, бу- при прощании, да и вооб-дителях, — она немного дет просить о пересмот- ще ничего не сказала, успокоилась. - С моим ре дела своих родителей, Хлопнула дверью, и я сльн двоюродным братом та- об этом будут знать и дру- шал, как^ежала она вниз кая же история. Его отец Тиелюди. Нет, оставлять по лестнице, тоже был комиссаром, еговоле-вредно,луч-
только дивизионным, и ше упрятать на всякий Вернувшись в комнату, тоже в тридцать седьмом случай, чтоб не колол гла- я сел, засмолил папиросу. Так вот, когда он приехал за гражданам, благо, и за- и тут... навалился на ме-в лагерь за матерью, ее Ц®""*» есть — встреча на ня страх. К сожалению, отпустили с ним. Правда, Эльбе. он не был беспочвенным,
она сидела как член се- - Вы пойдете? - нов- Только одна надежда, мьи, а у Рева матери свое торила Аля, в глазах ее что Револьт не скажет о дело. Когда он узнал про- ^'"а уже не только прось- своем приходе ко мне.
Единственная надежда, но очень слабая, потому что он совершенно случайно может обмолвиться о нашей встрече. Примерно так: «У кого были, когда приехали в Москву?» — зададут вопроо вполне невинный. И зададут прежде, чем предъявят какие-либо обвинения. Ну и почему не ответить: «Был у такого-то, вместе в госпитале лежали три месяца».
«А почему именно к нему зашли?» — второй и тоже невинный вопросик. «У меня в Москве нет никого из знакомых, кроме него» — тоже обыкновенный и честный ответ. Почему бы и не ответить.
И от такой случайности зависит теперь моя судьба И от этих мьюлей страх заползал ко мне в душу все сильнее и сильнее, а я ведь, черт возьми, не трус!
Слыхал я на нашей «гиблой площади», говорил кто-то, что за «встречу на Эльбе» погорели многие, но пропустил мимо, не придал значения. Мы все стараемся не вникать, не думать, слушая такое, и лишь когда это пройдет близко, случится с родными или знакомыми, начинаем осознавать, в какое время мы живем, как непрочно, эфемерно наше существование, осознавать, что мы ничем, абсолютно ничем не гарантированы от беды, которая совершенно нежданно-негаданно, как гром среди ясного неба, может, свалиться на наши головы и сломать нам жизнь. В общем, по пословице: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
Я вспомнил про бутылку вина, которую не дала выпить Вероника, обрадовался, что она есть, налил себе стакан, потом второй и понемногу стал успокаиваться. Ну чего запаниковал? Войну же пережил, переживу и лагерь, с военной инвалидностью на лесоповал не прошлют, выдюжу как-нибудь, ну и благословенное фронтовое — «будь что будет», «двум смертям не бывать, а одной...» — тоже чего-то стоит. На войне здорово успокаивали нехитрые эти слова...
Я даже закурил с удовольствием, но... тут вдруг мелькнула мысль: а если они знают про Алю и следят за ней?! Эта мысль охолодила, опять заныло внизу живота, я поднялся и стал шагать из угла в угол.
Они же могут прийти за мной сегодня ночью, если узнали, где я живу! Я заметался по комнате, почувствовав себя в капкане, и, накинув пиджак,
бросился из дома, но, спустившись на этаж, подумал, что лучше выйду-ка я черным ходом и пройду двором. Так и сделал: прошел через наш темный двор-колодец, пахнувший на меня ароматами помойки, вышел на Мещанскую, но повернул не в сторону Божедомки, где наверняка у палаток толкутся мои друзья-приятели, а в сторону Садовой, откуда махну, наверное, к центру, где много народу, где не будешь один, а вольешься в толпу и вместе с ней будешь прохаживаться по Тверской, Кузнецкому, Петровке...
Я бродил по центру до полуночи... Уже закрылись «Коктейль-холл» и «Арагви», закрылась и «Аврора» на Петровских линиях. Правда, слева от входа в ресторан было открыто окошко, где продавали водку и бутерброды и стояли несколько припозднившихся мужичков. На Театральной закрыли и «Метрополь», но около него крутились еще какие-то девчонки, накрашенные, плохонько одетые, и пьяненькие командировочные. Открыт только ресторан при гостинице «Москва», он шпарил до пяти утра.
Я уже устал, немного замерз, августовская ночь оказалась прохладной, но зато, наверное, засну, как убитый, думал я, выйдя на Неглинную... Вообще-то лучше бы в эту ночь мне заночевать у кого-нибудь из приятелей, но об этом думать надо было раньше; куда сейчас, глубокой ночью, переться к кому-то и проситься переночевать. Пойду-ка домой, решил я...
У самотечной «Нарвы», тоже, конечно, закрытой, работал ночной буфет, маленький закуток на четыре столика. Зайти, что ли, передохнуть, выпить пива? И покурить сидя, не люблю курить на ходу. Я открыл дверь, пахнуло пивным духом, папиросным дымом, все столики заняты, у стойки шумит братва. Я огляделся и хотел было поворачивать обратно, но меня окликнули:
— Иди ко мне. Костя, есть местечко.
Это была тисовская Танька.
— Гуляешь? — спросил я ее, подойдя.
— А что, нельзя?
— Что же одна, без Ти-сова?
— Ну его! Завязал он, пишет чего-то... Угости водочкой. Костя...
Я взял у стойки стопку водки, себе пива.
(Продолжение следует)